Кажется , в бывшем аббатстве было холодно всегда. По крайней мере, все, кто расписывал свою бытность в Лаик Райнштайнеру, не забыли упомянуть об этом. Промозглая сырость не поддавалась печам и каминам, лишь под вечер в комнатах унаров создавалась иллюзия тепла, которая, впрочем, очень быстро рассеивалась.

Унар Ойген забрался с ногами на койку и , завернувшись в колючее одеяло, упоенно мерз. Не спасало его ни детство, проведенное в суровой Торке, ни терпение, довольно таки примечательное, для его лет. Он уже почти заснул, когда в двери постучали и попросили, прямо таки потребовали, его предстать перед светлыми очами нового преподавателя танцев.

Мэтр Орест был в Лаик птицей залетной, принесенной непонятно каким ветром. От надушеного,  начинающего вянуть красавчика за версту несло Гаиффой и , собственно, духами.

- Мне нужна ваша помощь , унар! Слуги не справляются, а я... Я не в силах оставить творящееся безобразие, без должного возмездия...

Мэтр говорил, что-то еще, периодически переходя с патетичного вещания, на визг, от которого у сонного Ойгена стреляло в висках. Из путанных обьяснений Райнштайнер не понял почти ничего, но за ментором шел, чтобы тот, не начал возмущаться в его адрес.

Тем временем, они спускались по лестнице все ниже, ведомые неярким светом фонаря, который нес слуга и спустились, кажется, на один из последних ярусов подвалов.

- Ломайте, унар!

Палец утопающей в кружевах руки недвусмысленно указывал на тяжелую , дубовую дверь, за которой раздавалось шушуканье и иногда взрывы смеха. Кажется, запершиеся в комнате, кем бы они не были, уже поняли, что обнаружены и решили, что терять им нечего.

Ойген посмотрел на дверь. Дверь посмотрела на Ойгена. И симпатии друг у друга они не вызвали.

Райнштайнер попробовал на крепость старые доски и , примеряясь, толкнул плечом. Дверь скрипнула и за ней притихли.

Ойгену хватило двух или трех ударов на то, чтоб выбить замок из подгнивших пазов. Внутрь он влетел по инерции и не успел сориентироваться, оглушенный новыми воплями ментора.

- Вы! Неотесанные болваны! Как вы смели принести в этот Храм знаний вино и.. И распивать его....

А картина была неприглядная. Его однокорытники, в составе трех человек , запершись в подвале распивали вино и - Райнштайнер принюхался - тюрегвизе. Вина было много. Тюрегвизе тоже. И пили без него. Вот это было обидно. Ойген, значит, мерзнет, а эти... унары тут пьют. И не в первый раз похоже.

- Как вы могли?! Как вы могли осквернить эту обитель?! Вы же пьяны!

Мэтр Орест был вдохновенным, возвышенным и так профессионально стрелял глазками, что Райнштайнер хмыкнул.

- А вам и завидно.

Кажется, Ойген был не единственным, кто пришел к подобным выводам, но вот высказался Марсель Валмэ явно не к месту.

Остальные участники попойки вполне правдоподобно делали вид, что им стыдно. А Мишелю Эпинэ, кажется, было стыдно на самом деле. Но мэтра уже было не остановить. Сам он сделать ничего не мог и бестолково кружился в поисках, хоть чего-нибудь, что могло помочь праведному гневу прорваться наружу. И тут его взгляд упал на Райнштайнера.

- Унар Ойген. Принесите с кухни ведро и вылейте все это... - ментор задумался на мгновение - лошадям. Им это будет на пользу. Ведро , впрочем, уже принесли и Райнштайнеру ничего не оставалось, кроме как выполнить поручение ментора, успевшего их покинуть, но выпивку было жалко. И лошадей было жалко. И больше всех было жалко себя.

Ойген только успел отвернуться к двери, чтобы взять принесенную посудину, как ему почудилось движение за спиной, на которое он машинально обернулся. Торка успела его научить быстрой реакции. Летящий в голову сапог был перехвачен,  и сразу  возвращен хозяину тем же путем. Пьяненький Марсель поймал обувь, покачнулся и осел на пол. А Райнштайнер решился.

- Вы тут те еще... жеребцы так, что я никуда ничего не понесу, но до утра это все надо выпить.

Утро было... Ну оно по крайней мере было. И пинки с руганью капитана Лаик были куда милосерднее визгов мэтра Ореста. Им даже повезло и наказание обошлось карцером, который похмельной голове был только в радость. Райнштайнер считал, что их спасло счастливое число, но посвящать в свои выводы, понятное дело, никого не собирался.